(no subject)

[aresgradivus]

Реально устал от вопросов типа "откуда у тебя название журнала?"
Отвечаю всем читающим меня - погуглить не пробовали?

Вот отсюда:

 СТРОФЫ У ОКНА.

                       Осмысленную речь, здесь понимают единицы.
                               Х. Макдиамирд

  I
Литература, в сущности, есть пьянство,
от одиночества и внутренних истерик.
Нас окружает замкнутость пространства
и шелуха искусственных мистерий.
венозный мрамор, золото и глина,
сады, фонтаны, битые скульптуры,
и продолжая перечень сей длинный,
я обнажаю скарб литературы.
Влезая в бочку Диогена мифом
становишься ты сам. Но, понапрасну
тащить слова к подножию Парнаса,
и сверху выглядеть измученным Сизифом.
II
Сидя в академической берлоге,
смотря в окно на голубей пузатых,
душа стремится в райские чертоги
от мишуры эпитетов предвзятых,
стремится сбросить кавардак прогресса
(который держится на глиняных глаголах),
и шелестящий зуд бульварной прессы,
с сенсациями дохлых протоколов.
В бумажном царстве осень, кляуз лужи.
Рачителей стихов грызня и давка.
Им равнодушно черкают поправки
сермяжных строк критические мужи.
III
Все чепуха. Сплошное верхоглядство.
Скольжение в пределах алфавита.
Поэзию там превращают в блядство
с гримасой простодушной неофита.
И, как портной в глухой ночи, кроящий
стежком стишка, сшивая слог небрежный,
безвестный "плет" на "рощи, кущи, чащи,"
как марлю рвет порфиру лиры нежной.
Чудовищно, какие звуки, право,
шипящие - змеиные укусы.
Тут, даже дело, впрочем не во нравах,
а вероятно в выборе и вкусе.
IV
А выбор прост: просторы блазнят челядь.
И, я не вижу ничего плохого,
в том, что читая в юности "Что делать?"
я крепко спал, как миссис Лопухова.
Мне снилось разные под шелесты акаций:
то лес, то луг, то грязь взрыхленной пашни,
уступы лестниц Вавилонской башни,
в развалинах библейских декораций.
Но, что касается абстракций сновидений
"пейзаж с луной", багровый бор, зловещий".
В рассветной лихорадке озарений
они порой имеют смысл вещий.
V
"Нетрезвый вечер. Разговор о Джойсе.
О музыке о вечном неизбежном.
Блондинка промелькнувшая в ролс-ройсе
и старый театр в обмороке снежном."
И сны, как зимы мечатся по кругу
слепых ночей.И лай собак в метели.
И, снова утро, снова сон не в руку.
И, в полутьме присев на край постели,
чего-то ждешь .Когда же снег покроет
неровность крыш и стен кривых оплошность.
Так и живешь оправдывая пошлость,
светящихся в поземке новостроек.
VI
Нас поглотил размах в архитектуре -
контраст, нюанс. С каким-то странным чувством
мы потеряли слух к литературе,
сроднившись с безголосием в искусстве.
Кто пишет охрой, маслом, акварелью,
простым карандашом, гуашью, тушью.
Но, даже в небе созданном пастелью,
есть ощущенье приступа удушья.
Нельзя достигнуть в красках безъязыких
торжественности пейзажных звуков,
как вдруг возможно от чернильных букв
расслышать речь, в каракулях безликих.
VII
Певцы не боги, звуками благими,
срывая голоса на верхней ноте,
укрывшись переплетами тугими
уходят в тень, храпящих библиотик.
Заката красный маятник лениво
раскачивают вздутые фигуры
гигантских туч. И, ночь неторопливо
рядит печалью скарб литературы.
Кружит метель. Не слышен звон бокалов,
и вереница душ летит на запад,
и в воздухе кромешно пьяный запах
еловых веток спирта и тюльпанов.
VIII
Я проживу лелея эту местность,
с сапожным грохотом и выщербленным Спасом,
и на заре опохмелившись квасом,
я буду славить русскую словесность.
Хвала чернилам и дороговизне
прекрасных слов. Скрипи настырный стержень,
но жаль, что я насилию подвержен
со стороны бездарной прозы жизни.
И, с каждым вдохом становясь свободней,
встряхнувши прах обманчивых идиллий,
как Алигьери в сумрак преисподней,
я сделал шаг, но где же ты, Вергилий?


Смогли дочитать?
А восприняли хотя бы чуть?
Если да, то мы с вами сможем найти общий язык...